Человек — существо историческое. Эта истина проявляется не только в его социальной природе и принадлежности к исторически развивающемуся обществу, но и в восприятии мира и себе подобных через связь времен. Человеку свойственно различать и сопоставлять времена и эпохи, соответствующие им общественные состояния и идеалы. Историзм сознания не ограничивается памятью о прошлом: исходя из опыта предшествующих поколений, мы как бы перебрасываем духовный мост через пропасть времен — в настоящее и будущее.
Осваиваясь в окружающем мире в архаическую эпоху, люди задавались «историческими» вопросами о происхождении огня, солнца, звезд и, наконец, самого человека как части природы. Далее возникали вопросы, обусловленные усложнявшимся общественным бытием, делались первые попытки объяснить его истоки и передать это знание потомкам. Конечно, много потребовалось времени, чтобы подойти к научному историзму.
Историческое сознание развивалось как часть культуры, причем формы этого сознания имели нечто общие с другими формами духовного самовыражения. Каждой исторической эпохе, в свою очередь, присущи определенные «ключевые» представления, мыслительные стереотипы, определявшие наиболее характерные особенности ее культуры. Так, античную культуру пронизывала идея «божественного Космоса» (Вселенной) и строгой причинно-следственной упорядоченности мира, средневековую — идея бога-творца и правителя Вселенной, культуру Нового времени — рационалистическая установка о «естественной причине» всего сущего. Соответственно менялись и историческое сознание, тип, характер, круг и способ исторических объяснений.
Под пером Тита Ливия история — описание римских доблестей, для средневекового теолога она преддверие «конца света». Историописание то поучает посредством примеров, то славит «творца», то громко обличает непреходящую «глупость человеческую»... И в этом есть определенного рода закономерность: во все эпохи движение исторической мысли обусловливалось как общеисторическими предпосылками (способ производства и соответствующая ему надстройка), так и через сложную систему опосредований, логическими факторами, включая не только смену форм идеологии господствующих классов, но и смену естественнонаучных знаний и философских представлений о мире в целом.
Механизму этого движения, исследованию того, как логические и прочие культурные факторы влияли на формы исторического сознания, основным вехам европейской исторической мысли от периода античности до эпохи Просвещения (V—XVIII вв.) посвящена книга доктора исторических наук М.А. Барга «Эпохи и идеи: становление историзма», выпущенная в 1987 г. издательством «Мысль».
Автор анализирует мифотворчество как первую попытку человечества объяснить проблему «Мир и Я» при помощи сочетания воображения и опыта, прослеживает процесс зарождения под покровом эпоса собственно исторического сознания («Илиада» Гомера). В культурном наследии Древней Греции и Рима выявляется логическая связь античных представлений о пространстве, времени и человеке с античной историографией (творчество Гесиода, Платона, Аристотеля, Геродота, Полибия, Тацита, Плутарха и др.).
Смена всемирно-исторических эпох — переход от античности к средневековью — резко обострила историческое сознание, вызвала его всплеск, проявившийся в устной и письменной полемике о причинах крушения римского могущества. И здесь радикальный пересмотр отправных моментов античного историзма начался с нового подхода к проблемам космологии. Вместо безличного и надвременного Космоса древних в центре нового, христианского мировосприятия оказался бог, одномоментно сотворивший небо и землю из ничего. Отсюда специфика средневековых представлений о мире и человеке, о вечности и времени, об обществе и индивидууме.
С воцарением христианства история перестала рассматриваться как часть физической природы. Тем самым она конституировалась как объективный, надличностный процесс, всецело зависящий от бога-творца и ограниченный во времени и пространстве.
В эпоху Возрождения великие географические и астрономические открытия буквально раздвинули мир вширь и ввысь, разрушили прежние стереотипы пространства, а гуманистическая этика вместо абстрактного представления о времени ввела конкретное, связанное с прославлением активной мирской деятельности. Отсюда — шаг к представлению о связи времен. Интерес к истории как к интеллектуальному занятию, научному методу и повествовательному сюжету был присущ плеяде блестящих мыслителей Ренессанса, начиная с Франческо Петрарки, деятелям Реформации и, наконец, философам эпохи Просвещения. Семнадцатый век — переломный, век складывания капиталистических общественных отношений, упадка и разложения феодализма, научной и мировоззренческой революции, появления рационализма как господствующего сознания восходящего класса буржуазии.
С развитием представлений о человеческом разуме как инструменте познания мира отрицались другие источники «знания», включая религиозный опыт и старозаветную книжно-схоластическую «мудрость». Успехи точных наук внушали передовым мыслителям уверенность в том, что тот же логический (исходящий из естественнонаучного) инструментарий, основанный на знании законов математики, есть единственно правильное средство познания и объяснения общественных явлений. Появились «политическая арифметика», статистика, политическая экономия. История же человечества стала рассматриваться как летопись мучительно-трудного и медленного пути к познанию «естественного закона», предначертанного самой природой рационального порядка вещей. С пути же истинного человечество сбивали непросвещенность, неразумные страсти и суеверие, что вело к кострам инквизиции, правлению кровожадных деспотов, бессмысленным войнам и прочему варварству.
Анализируя результаты раскрепощения исторической мысли от догм провидения, автор подчеркивает не менее авторитарный характер рационалистических и универсалистско-механистических представлений о мире, их ограниченность и прагматизм. Но «философская история» в XVIII в., представленная творениями Вольтера, Монтескье, Дидро и других, была в то же время первым опытом создания всеобщей истории человечества с позиций веры в силу разума.
В конечном счете, подчеркивается в книге, панорама эволюции западноевропейского историзма на протяжении почти 14 веков убеждает нас в том, что тип исторического сознания, доступный каждой эпохе, дан ее выразителям столь же объективно, как и общественный способ производства.
